БЛОГ
In Far Verona, Where We Lay Our Scene. Or Not.
Charles Gounod's Roméo et Juliette at LA Opera | November 20, 2024
The polemics about the death of opera as a genre have been going on for the longest time, not yielding any conclusion, and, to the amazement of many, it is still alive and kicking. Yet, from what I have been witnessing for the last few decades since I started going to the theater at the age of five, if opera dies, it will be the fault of the artists. Yep, those artists who are responsible for bringing the performance to the audience: directors coming up with the concepts, conductors interpreting the music; set and costume designers creating the looks, and singers presenting us with the final product. When one of those elements fails, opera's chances of survival immediately start dwindling. And, in all honesty, it is now quite a rare occasion when I see a show that makes my spirit soar with hope for the good'ol opera's present and future. One sees the production in a different light when they have something to compare it to. Watching the same opera produced by different companies with different directors and singers gives you a new perspective and food for thought, but I always think of those who came to the opera for the first time. What impression will they leave with? Will they be bored or excited? Will they fall in love with opera or put a check in the box and never return?
The recent production of Romeo and Juliette at the LA Opera brought up those questions once again because even I, who had seen this opera a few times before, left with conflicting feelings. My seat was perfect for hearing the singers well and observing everything going on stage: the sets, the chorus, and even the orchestra - all in detail.
When the prologue, which replaces the overture in this opera, started, my curiosity was immediately picked by an interesting stage set that reminded me of construction scaffolds. Covering the entire back wall from the floor to the ceiling, they provided the space for the actors to walk up and down, creating some vertical movement, which is quite a rare thing in opera. I get bored watching the singers stand and sing their arias, and here, I immediately saw the possibility of some action and eagerly anticipated it. But my excitement was short-lived. The construction, while very impressively looking, presented the stage workers with many challenges. It consisted of four separate sections that were heavy and bulky, and moving them around, even on the wheel, wasn't easy. The scene changes throughout the opera took a very long time and were done in complete silence, forcing the audience to watch a group of men pushing the sections into places to the sound of screeching, knocking, and squealing.
But that came later. In the beginning, the sets were in place and occupied by the guests at the ball in the house of the Capuleti family. The scene had beautiful lighting; the chorus ladies were dressed in giant ball gowns, all of the same deep cherry color, confusing me with the image. The dresses were supposed to represent wealth but seemed to be made... how can I put it? On a tight budget, since the same fabric was used for all of them. Still, I looked past that because the chorus sang quite well, and the costumes were not their fault anyway.
The role of Juliette, performed by stunningly beautiful soprano Amina Edris, has the challenge of having her showstopper aria, Ah! Je Veux Vivre in the first act with a very short warmup time leading into it. This famous waltz is written mainly in the middle range, going into high coloratura at the very end of the aria, and a singer has to have a lot of control not only over her technique but also her emotions and perfect the execution while appearing playful and lighthearted. That's where it all fell apart for Ms. Edris. She definitely looked the part but sounded labored and shrill at the top. Her costume also didn't help. Fitting well for a quinceanera but looking odd surrounded with dark burgundy dresses of the chorus ladies and black tuxes of the gentlemen, the all-white dress made her look cheap instead of chic and made me, once again, question the director's choices.
Speaking of a director. This production was originally created by Ian Judge in 2011 and then reproduced by director/choreographer Kitty McNamee in 2024. In situations such as this, where the original director is no longer involved in the production and someone else is responsible for the revival, lots may get lost in translation. Maybe that was the reason for the issues that kept arising as the show continued.
A charming young tenor, Duke Kim, in the role of Romeo, delivered clean vocals with not much going on in the acting department. It's not that he was completely incapable of it, but left to his own devices, with no other help but a place to stand, he felt a bit lost and probably would've done more and better given some direction. Ms. Edris was more convincing artistically but still was rather stiff and limited.
The story of Romeo and Juliet is so ingrained into us that one can't help but have expectations. We all know these children who fell in love against their parents' wishes so well that they might as well be our own. They met at the ball, surrounded by a drunken crowd, and for a while, they watched each other from a distance and then hid together in a little corner, away from everyone. Romeo was young and charming but daring, strong, and willful. Juliette might not have been that way initially, but she had to grow up fast, and she ended up sacrificing her life for the person she loved, no matter how young or inexperienced. What these two kids did took guts, passion, and quite a bit of childish stupidity. If we imagine for a second that the story is real, we could conclude with a high degree of certainty that, were they older, they probably would not have done what Shakespeare described in his story. I don't mean to impose my theories upon you, my dear reader. I am simply re-stating the premise because all of it is in the story, but none was on stage.
Both young and attractive, soprano Amina Edris and tenor Duke Kim related to each other as if they were forty-year-old, twice-divorced, tired-of-life people who were trying to carefully calculate whether or not they would want to go out on a date. The director didn't give the actors a chance to express their characters in a way that we, the audience, could relate to them.
First, at the ball, there was no place for them to watch each other from afar, which is in the text. The director cleared the stage, leaving Romeo and Juliette alone, standing awkwardly in front of each other.
The famous scene on the balcony had lovely, romantic lighting. Here, the construction set came in handy, providing Romeo with plenty of space to climb over the rails and jump down from them, which he did with impressive ease and elegance, sometimes while singing. But again, during their duet, I couldn't understand how two people so attracted to each other could just stand there calmly talking about love while showing no excitement, passion, or even anxiety.
Perhaps the liveliest moment was the wedding. Here, we finally could see a spark of emotion between the two main characters. But, oh, bummer! Here comes Wei Wu in the role of Friar Laurance, whose warm and luscious bass suddenly fills the opera house, wakes up everyone who previously checked out and totally steals the spotlight.
The scene of the fight between Tibald and Mecrutio, contrary to any common sense or any expectations, was uneventful, and just when I made peace with strange costumes attributing them to the fact that the show was moved to 19th century Italy (I was sure it was Italy!), I suddenly noticed a row of police officers in British uniforms with umbrellas (?) marching in as both characters were lying on the ground dead. On top of it, while the fight scene was still in progress, I looked up and saw, among the extras placed on the scaffolds as spectators, maids with brooms randomly sweeping something up there. Typically, I would've rolled my eyes, but this time, I was mentally prepared for this nonsense. I forgot to mention that in the first scene of the ball, the guests were occupying the said scaffolds, and the waiters with trays of champagne were going up and down the stairs. However, instead of handing the glasses over to the guests, they would turn around and go down the stairs and then go up again. Somehow, the director lost sight of the fact that we could see them do this nonsense and probably hoped we wouldn't notice. Surprise! We did.
Ok, back to the fight scene. As it was coming to an end, the spectators and maids started going down from the scaffolds. It took everybody about five minutes to get down, during which we had to listen to the screeching metal and then wait for the sections to be moved into different positions to open up space for Juliette's bedroom once again in complete silence. And here, I will allow myself a well-deserved eye-roll.
When screeching and moving were finally over, we witnessed some modest love scenes with ok singing that left no mark on our imagination whatsoever.
The last scene inside the tomb was by far the most memorable. The director made Juliette climb on top of the sarcophagus for absolutely no reason, making her pose aesthetically pleasing but uncomfortable for singing. Poor Romeo was also lying quite awkwardly on the floor. That said, suddenly something opened up in both of them and, along with good singing, their acting was touching and sincere enough to leave a good final impression.
But for me, it was too little, too late.
Not all was lost, however. One of the most significant changes that the LA Opera is undergoing right now is the departure of the music director, James Conlon. I am so used to seeing him in the orchestra pit and delivering a solid level of professionalism that, in his absence, my discomfort often clouds my judgment regarding other conductors. This time, however, I was very pleasantly surprised by the strong yet nuanced work of Lina Gonzalez-Granados. Petit and energetic, she didn't struggle to keep it together or let any detail go past her. With precise and rather minimalistic gesture, she set tempos appropriate and comfortable for the singers, made all sections of the orchestra work as a team, made the score flow, and kept volume levels perfect for the voices that, except for one, certainly did not encourage the full sound. I liked the fact that she didn't try to impress. She just did her job and she did it well. I guess it's a bit disappointing that the conductor was the best part of the operatic production, but hey, I'll take it.
СПОЕМ С БЕЛЫМИ МЕДВЕДЯМИ: Сольный концерт Рене Флеминг в павильоне Дороти Чендлер
15 июня 2024 г.
Концерты с пением – это весело. Они собирают огромные толпы восторженных участников, особенно перед Рождеством. Но я не оказалась на одном из таких концертов, да еще в середине лета.
В субботу, 15 июня, я пошла на концерт иконы классической оперы, любимого американского сопрано Рене Флеминг. Я видела ее во многих оперных постановках и концертах, но прошло уже немало времени. В прошлом сезоне она объявила, что ее концерт в Лос-Анджелесе был последним, но когда я увидела рекламу ее еще одного возвращения, я не смогла его пропустить. Мне также был интересен ее последний проект «Голоса природы: антропоцен». Альбом исследует отношения между людьми, природой и музыкой и фокусируется на проблемах окружающей среды, в частности на изменении климата. Сценическая версия этого проекта была создана совместно с National Geographic и включает в себя сочетание видео и музыки композиторов эпохи барокко, романтизма и современности. Поскольку мне очень нравилось похожее шоу по названием Иден, продюсером и исполнителем которого является другая моя любимая классическая певица, меццо-сопрано Джойс Дидонато, я хотела посмотреть, как эти два творения сравниваются и в чем заключаются сходства и различия.
Позвольте мне начать с того, что я всегда восхищалась Рене Флеминг. Я следила за ней последние тридцать из сорока лет ее впечатляющей карьеры и искренне считаю ее великой артисткой. Я не большая поклонница ее интерпретаций итальянской музыки, но ее Моцарт и Рихард Штраус непревзойденные, по крайней мере, в моих глазах. Я знаю, что некоторым она кажется довольно холодной, но даже в этом случае я не могу не быть загипнотизированной совершенством ее вокальной техники, ее музыкальности и ее умения держаться на сцене. Об этой необыкновенной артистке и ветеране оперной сцены можно говорить многое, но каждый раз, когда я соприкасалась с ее искусством, я чувствовала волшебство. Когда я пошла на этот концерт, я не знала, чего ожидать, но я была уверена, что мне понравится.
Концерт начался с того, что г-жа Флеминг взяла в руки микрофон и рассказала о своем проекте «Голоса природы». Это было удивительно, поскольку я полностью ожидала услышать музыку. Тем не менее, я была рада узнать эту историю. Проблема в том, что усиленный звук плохо сочетается с живым звуком из-за разницы в качестве и громкости, поэтому я не была до конца уверен, как пройдет переход к ее пению. Представьте себе еще большее мое удивление, когда она начала петь в микрофон. В сопровождении Инона Барнатана на фортепиано, которое не было усилено, ее трюк с микрофоном сразу же создал дисбаланс громкости. В то же время на огромном, ярко освещенном экране позади исполнителей нам показали видеоролик со сценами природы: деревьями, горами, реками, птицами и животными, иллюстрирующими песню. Морские черепахи, косатки, белые медведи, гуляющие по льду, лесные пожары — все было здесь, большое, яркое и отвлекающее, конкурирующее за наше внимание.
За одной экологической песней следовала следующая, такого же характера, и, казалось, той же самой мелодии, снова и снова проповедуя любовь и мир на земле вперемешку с Генделем и Кантолюбом, включенными в густую текстуру классического кроссоверного теста. Все это наконец дошло до мелодии Роберта Шоу из «Властелина колец» через одну песню Бьорк и Рахманинова Moments Musicaux No.4 в том же классическом кроссоверном стиле в исполнение Инона Барбатана.
От пьесы к пьесе, Флеминг пела с микрофоном или без него, жонглируя классическим и поп-стилями перед гигантскими морскими черепахами на экране, рассказывая хорошо отрепетированные шутки. Между тем, я не могла понять, что обо всем этом думать и как это разместить или обозначить, потому что, давайте посмотрим правде в глаза, мы любим наши ярлыки. И внезапно загадка для меня разрешилась, когда Флеминг снова взяла микрофон и попросила зрителей присоединиться к ней и спеть «Что миру нужно сейчас», и публика с радостью подчинилась. «Рождественское пение пришло в Июне», — подумала я и в антракте выпил бокал шампанского, с нетерпением ожидая классической программы второго отделения.
Вторая половина должна была начаться с записи песни Джексона Брауна «Before the Deluge» с Рене Флеминг и несколькими другими исполнителями, но я не думаю, что этого произошло. Возможно, в итоге они ее не сыграли, или я ее заблокировала, но следующее мое воспоминание — это две песни Рихарда Штрауса, которые принесли моей психике столь необходимое облегчение. Киноэкран убрали, и, наконец, я услышал эти длинные красивые голосовые линии и знакомый великолепный тон голоса Флеминг. За двумя песнями Штрауса последовали две пьесы Ренадло Хана и ария «Adieu, Notre Petite Table» из «Манон» Массне. Было приятно услышать ее в ее лучшем репертуаре, несмотря на схожесть характера и темпа всех произведений, немалое количество подъездов к нотам и несколько натужный верхний регистр. Однако последняя классическая ария, Io Son L'umille Ancella из оперы Чилеи «Адриана Лекуврёр», снова перешла в классический кроссовер. Прежде чем исполнить ее, Флеминг пару раз пошутила по поводу сюжета оперы и роли, и именно так она и спела арию - с легким саркастическим подтекстом, который показался неуместным.
Последним номером программы стала композиция Эндрю Липпы «Дива». Эта современная песня опереточного стиля была встречена публикой с большим восторгом и откровенным смехом. Произведение не вписывалось в программу, но Флеминг была очаровательна и хороша в вокале, и в итоге номер стал отличным завершением этой эклектичной, бессвязной и в остальном монотонной программы.
И как раз тогда, когда я думал, что концерт закончится на "высокой ноте", это произошло снова. Флеминг взял микрофон и пригласил публику еще раз подпевать, на этот раз «Аллилуйе» Леонарда Коэна. По крайней мере, черепах и медведей больше не было. Ни слонов, ни птиц, ни субтитров. Но в следующие выходные я, вероятно, посмотрю Рене Флеминг, которую я когда-то знала, и не так давно, в постановке MET «Кавалер розы», или «Часы», или даже национальный гимн на Суперкубке, если уж на то пошло. Или что-нибудь изящное в том же духе, которое не слишком противоречит ее образу, который был у меня в голове все эти годы.
ДИСНЕЙ ИДЕТ В ОПЕРУ: «Турандот» Пуччини в опере Лос-Анджелеса
8 июня 2024 г.
История Турандот писалась и переписывалась много раз, и версия, которую Джакомо Пуччини использовал для своей знаменитой оперы, является самой последней из многих. Судя по всему, она берет свое начало в персидской сказке XII века написанной Низами Гянджеви, которая позже очаровала французского писателя Франсуа Пети де ла Круа, итальянского драматурга Карло Гоцци и немецкого поэта Фредерика Шиллера, а также некоторых других. Со временем главная героиня сменила имя и национальность со славянской на китайскую. Эта история также привлекла внимание нескольких композиторов, из которых Пуччини был, безусловно, самым успешным.
История гласит, что принцесса Турандот отказывается выходить замуж, а ее бедный отец, король Альтум, не знает, что с ней делать. Она требует, чтобы все ее поклонники разгадали три загадки, а того, кто не справится, казнят, так что в королевстве оказывается целая куча трупов. Затем появляется молодой принц Калаф и влюбляется в Турандот. Его отец, король Тимур, и их юная рабыня Лю умоляют Калафа не бороться за руку Турандот, но он отказывается сдаваться. Он успешно решает три загадки, но Турандот все равно отклоняет его руку, поэтому Калаф заключает с ней сделку. Если Турандот сможет правильно угадать его имя, он сдастся страже и умрет. Если нет, ей придется выйти за него замуж. Турандот пытает Лю, которая любит Калафа, чтобы узнать его имя. Лю хранит секрет и убивает себя. Наконец Турандот признается, что была влюблена в Калафа с момента их знакомства, и они живут долго и счастливо.
Безусловно, это странный сюжет, и Турандот - не самый очаровательный персонаж, которого вы можете найти, но, пройдя через столько кошачьих жизней за несколько сотен лет, нельзя ожидать, что в 20 веке эта история окажется такой красивой и милой. Если вы спросите меня, я не совсем понимаю, что в ней такого увлекательного и почему она привлекла столько внимания писателей и композиторов, но эй, что я знаю?
Причина, по которой я рассказываю вам все это, заключается в том, что несколько недель назад маленькая птичка насвистела мне, что «Турандот» Пуччини идет с огромным успехом в Лос-Анджелесской опере, причем билеты на все представления полностью распроданы. Я даже не помню, когда в последний раз мне не удалось купить билет прямо перед началом, но вот и такое случается: билеты проданы до последнего места. Естественно, отсутствие мест меня, так сказать, не устраило, потому что, давайте посмотрим правде в глаза, если все распродано, мне это надо. И вот я пошла и волшебным образом получила буквально последнее место в театре: партер, первый ряд, центр. Я никогда не сижу так близко к сцене, но на этот раз у меня не было выбора; кроме того, я подумал, что было бы весело смотреть, как пот стекает по лицам певцов, и слышать, как суфлер подсказывает им строки, и я с радостью согласился на эти привилегии.
Симпатичная женщина средних лет, сидевшая рядом со мной, улыбнулась мне и сказала: «Я только что пожертвовала это место в кассу». «О, спасибо вам большое. Как мне повезло!» Я ответила. «Итак, вы впервые смотрите эту оперу и являетесь ли вы поклонницей Анджелы Мид?» «Нет, — сказала она, — я смотрела эту оперу слишком много раз, и Анджела Мид мне совсем не нравится». «Хм… и что привело вас сюда сегодня вечером?» Я продолжила с любопытством. «Скука», — ответила она. На этом наш разговор заглох. Я была рада сидеть рядом с человеком, который был готов быть абсолютно честным с совершенно незнакомым человеком. Заметка себе: так и делай в следующий раз, когда кто-нибудь задаст тебе глупый вопрос.
Я заглянул в программу и наконец понял, почему билеты были распроданы. Когда занавес открылся, знаменитая декорация Дэвида Хокни была полностью продемонстрирована: яркие цвета, фантастическое освещение и потрясающие костюмы. Возрождение постановки Чикагской лирической оперы 1992 года было завершено интересным актерским составом: Анджела Мид в роли Турандот, Рассел Томас в роли Калафа, Гуаньцюнь Ю в роли Лю и Моррис Робинсон в роли короля Тимура. Это был настоящий праздник для глаз. Здесь было все: танцоры, акробаты, маски, три китайские куклы, Пинг, Панг и Понг, с множеством смен костюмов, 3D-сцена. Постановка была настолько насыщенной, красочной и увлекательной, что я не знал, куда смотреть. Я чувствовала себя ребенком на экскурсии в Диснейленде. И вдруг я вспомнила цитату из рецензии Эндрю Чайлда из Broadway World, Лос-Анджелес: Постановка Гарнетта Брюса «Турандот», которая теперь впервые играется в павильоне Дороти Чендлер, кажется, укладывается в поговорку: «Объясните мне эту историю, как будто я пятиклассник». Тогда я не совсем поняла, что это значит, но теперь все это было передо мной на широком дисплее. Не только потрясающая декорация и освещение, но и расположение и идеальное позиционирование каждого персонажа, четкие повороты, точные жесты, переходы и остановки, а также весь созданный на сцене мир с каждым его элементом - все было выточено до совершенства и аккуратно сложено воедино в яркой связке, прямо как фильме Диснея.
Анджела Мид с ее могучим сопрано и величественной внешностью не разочаровала в роли Турандот. Она заняла свое законное место в центре сцены в прямом и переносном смысле, крепко выдерживая невозможную тесситуру и и бесконечный форте этой роли от начала до конца не только с легкостью, но и с видимой, почти дьявольской харизмой. Я могла просто прочитать в ее глазах: «О, пожалуйста, дайте еще». Меня также удивила и безмерно порадовала ее тонкая игра и то, как она живо и непосредственно общалась с другими персонажами на сцене.
Рассел Томас в роли Калафа был подходящим партнером для Мида, но на мой слух звучал слабовато. Я искренне ценю его артистизм в операх Моцарта, но в роли, требующей большого звука и огромной выдержки, ему пришлось очень потрудиться, чтобы пройти три акта монументальной партитуры Пуччини. Конечно, знаменитая «Нессун Дорма» вызвала бурные аплодисменты, но хотелось бы, чтобы она звучала менее вымученно.
Гуаньцюнь Юй в роли Лю, на мой вкус, была слишком холодна в художественном отношении, но, как обычно, продемонстрировал вокальное совершенство и музыкальную чувствительность. Ее знаменитая ария Signore, ascolta! был одним из моих личных фаворитов во всей опере.
Но самое интересное, что я испытал в тот вечер, — это наблюдать, как Джеймс Конлон работает с оркестром, своевольными солистами и хором, сохраняя все элементы вместе. Несколько раз я чуть не покрылась холодным потом, когда чье-то вступление сильно опаздывало, и на секунду мне казалось, что вся сцена развалится самым неловким образом. Но нет, Конлон был там, чтобы поймать всех в середине падения и синхронизировать их, разделяя ритм и мастерски избегая катастрофы. Мне также понравилось, с какой тщательностью и аккуратностью он подошел к партитуре, позволив оркестру звучать эмоционально, но современно, без лишней сентиментальности.
Когда опера подошла к концу, я все еще задавалась вопросом, смогу ли я преодолеть диснеевский блеск постановки и заставить себя оценить ее такой, какой она была - древней сказкой, и решить, удовлетворяет ли меня эта красочная головоломка. И в итоге ответ был однозначным: нет. Я не хотела, чтобы меня приняли за невинную душу, неподготовленную к интеллектуальному разговору, да и Пуччини писал эту оперу не для пятиклассников. Он действительно заботился о ней настолько, что, зная, что его состояние здоровья тяжелое, оставил точные указания, кто и как должен закончить оперу, если ему самому не хватит времени. Мысленно я продолжала сравнивать эту постановку с той, которую недавно видел на видео. Спектакль, поставленный Робертом Уилсоном в Опере Гарнье несколько лет назад, был лишен большинства китайских ссылок и был поставлен на чистом холсте, раскрашенном в белое, серое, черное и красное, с красивым, выразительным освещением, позволяющим драматизму отношений быть в фокус. Каким-то образом счастливый конец не казался таким уж счастливым, несмотря на великолепную финальную сцену, и жертва Лю ради человека, которого она любила, оставалась на переднем плане истории до самого конца. Я практически затаила дыхание на более трех часов, наблюдая, как певцы творят волшебство в этой минималистичной обстановке, в то время как каждая их нота и каждое слово были наполнены смыслом и чистыми эмоциями, а нас, зрителей, не занимало ничто, кроме музыки и пения.
Учитывая, что постановка Боба Уилсона - это высокая планка даже по сравнению с ослепительной, непревзойденной постановкой Дзеффирелли для MET конца 1980-х годов, которая предоставляет зрителям самые потрясающие, незабываемые визуальные эффекты. Тем не менее, иногда меньше значит лучше, и доступность не обязательно должна быть решающим фактором. Тем не менее, я очень рада кассовым сборам Лос-Анджелесской оперы и уверена, что после этого успешного показа попечительский совет сможет вздохнуть с заслуженным облегчением.
НЕ ПЕРЕВОДИТСЯ
Изображение
(4 поля)
В ОТСУТСТВИЕ ПОТА, КОСТЮМОВ, И КОНФЕТНЫХ ОБЕРТОК: Мария Жоау Пирес играет в «Лос-Анджелес Филармоник»
7 мая 2024 г.
Я не знаю, когда это началось, вероятно, около пятнадцати лет назад. Я заметила, что некоторые классические музыканты стали уж слишком экспрессивными в исполнение. Покачивание головой, встряхивание волос и раскачивание тел стали постоянными атрибутами исполнения музыки Моцарта, Бетховена, Шопена, Дебюсси, Шуберта и их классических товарищей, что еще совсем недавно было невообразимо. Даже кошмар каждого музыканта, величайший враг каждого, кто когда-либо ступал на сцену – злой пот! - внезапно был повышен до статуса художественного выражения. Я даже не говорю об изменении дресс-кода. Мы перешли от традиционных смокингов для мужчин и вечерних нарядов для женщин к практически всему что «подойдет»: от хлопчатобумажных футболок до прозрачного люрекса, от едва заметных платьев до костюмов для фигурного катания и всего, что между ними, что бы там ни оставалось. И если вы думаете, что я осуждаю, то погодите: я просто констатирую факт. В оперном мире, где классическая музыка смешана с театром 50/50, все это нормально, а иногда и необходимо. Однако симфоническая и камерная музыка традиционно представлена в гораздо более утонченной, если не сказать консервативной, обстановке, без театральных элементов. И все это изменилось совсем недавно, к лучшему или к худшему.
Я сама не совсем уверен, как я отношусь к подобным переменам. Когда мне было около тринадцати-четырнадцати лет, я увидел балет поставленный на музыку Третьей симфонии Бетховена. На следующий день одна из рецензий называлась «Нужно ли украшать Бетховена?» Когда я была маленькой девочкой, посещавшей уроки балета, я была очень рада увидеть это представление. В то же время что0то меня в это раздражало. Я до сих пор помню эти противоречивые чувства и теперь испытываю их снова и снова, особенно если вижу что-то вроде Второй симфонии Рахманинова в исполнении на стадионе под стробоскопами, с оркестром, состоящего из музыкантов, похожих на обложку модного журнала. Это не меняет того факта, что они играют гениальную композицию, и, возможно, визуальные атрибуты делают классическую музыку более доступной. Но действительно, нужна ли нам такая помощь? Или это просто мост между теми, кто не был знаком с классической музыкой в раннем детстве и страной этого элитарного искусства?
Эти вопросы я задавал себе на концерте блестящей 79-летней португальской пианистки Марии Жоау Пирес, которой я восхищался на расстоянии в течение ряда лет, но впервые услышал вживую лишь два дня назад. Последние пару десятилетий она выступала в основном в Европе, и это была моя первая и, пожалуй, единственная возможность увидеть ее на сцене. Я купила билет шесть месяцев назад и скрестила пальцы, чтобы ничего не случилось. Итак, я оказалась на террасе Дисней-холла в Лос-Анджелесе, прямо в центре, в предвкушении.
Программа началась с симфонического произведения, заказанного Лос-Анджелесским оркестром, которое я не смогла полностью оценить по причинам, которые не буду здесь упоминать, поэтому я переключила свое внимание на окрестности. Любопытно то, что зал был распродан. В Дисней Холле достаточно места, и даже на самых крупных концертах всегда, то есть ВСЕГДА, есть большое количество непроданных мест. На этот раз зал был переполнен.
И затем она вошла. Крошечная старушка, едва ли пяти футов ростом, одетая в длинное серое платье и маленький черный свитер. Один быстрый кивок нам, и она уже сидела за роялем.
В отличие от традиционных фортепианных концертов, которые начинаются со вступления оркестра, включающего основную тему, за которым следует фортепианное повторение и расширение этой темы, 4-й концерт Бетховена начинается с фортепианного соло. Этот первый момент может либо создать, либо разрушить весь концерт, и на этот раз я знала, что могу рассчитывать на какое-то волшебство, которое произойдет прямо с этой первой ноты. Пианистка Мария Пирес сочетает в себе превосходную технику, исключительную музыкальность и тонкую силу, а ее интерпретации, насколько я могу судить по ее видеозаписям, всегда очень чисты и уважительны к партитуре, но при этом теплы и личностны.
В живом исполнении она не разочаровала. За потрясающим открытием последовали кружева элегантных арпеджио, выполненных просто и ясно. Что меня больше всего поразило в ее исполнении, так это сочетание спонтанности и контроля. Имея твердое собственное мнение, она позволила композитору проявить себя превосходной фразировкой и органичной динамикой, а также своей полной творческой уверенностью при отсутствие эго, что было бы более чем уместно для звезды ее калибра с карьерой, охватывающей более семи десятилетий.
Для самопровозглашенной актистки на пенсии Мария Пирес имеет чрезвычайно напряженный график выступлений по всему миру, не говоря уже о ее проектах для малоимущих молодых музыкантов и профессиональных мастер-классах.
Ее выступления отличалось высоким мастерством и глубоким изяществом. Это было узнаваемо и по тому, и как она играла, а также по ее поклонам, когда она пригласила дирижера Густаво Дудамеля вернуться на сцену даже после сольного биса.
Однако самым большим сюрпризом вечера стало даже не ее блестящее выступление. Это была публика.
И здесь, пожалуйста, позвольте мне один момент на известный музыкальный анекдот. Это звучит так: «Те, кто болен, идут к врачам. Те, у кого только кашель, идут на концерты классической музыки». Конец. От себя добавлю, что они не только ходят на концерты, но и терпеливо ждут самых тихих моментов, чтобы начать кашлять. Серьезно, вы не замечали? Каждый раз, когда музыка становится тише, со всех сторон раздается яростный кашель, иногда сопровождаемый звуком разворачиваемого леденца. Но на этот раз публика была настолько тихой, что я слышала свое дыхание. Ну и вот: никаких костюмов, яркого света и взъерошенных волос. Только музыка и две тысячи двести человек, застывших на своих местах под волшебными чарами крохотной старушки из Португалии в сером хлопчатобумажном мешке.
Так что, возможно, нам не нужны визуальные эффекты, чтобы оценить музыку. И, возможно, артисты, которые так стараются облегчить для нас принятие всех сложностей классического жанра, развлекая нас своими костюмами и физическим выражением эмоций, реальных или ложных, могли бы расслабиться и поверить, что мы достаточно взрослые, чтобы остаться на своих местах до конца концерта.
КТО Я И ПОЧЕМУ Я ЗДЕСЬ? : «Травиата» Верди в опере Лос-Анджелеса | 25 апреля 2024 г.
Конечно, я опоздала и расстроилась. Я хотел увидеть и услышать все, и по нескольким причинам.
Во-первых, я обожаю сопрано Рэйчел Уиллис-Соренсен, слежу за ней на каждой платформе, смотрю ее видеоблог и обожаю ее практические советы молодым певцам. Я восхищаюсь ею за то, что она сделала довольно солидную карьеру, воспитала двоих маленьких детей, а также за то, что она умная и трудолюбивая художница, свободно говорит как минимум на пяти или, может быть, шести языках и т. д. Я также завидую ее голосу лимонно-зеленой завистью - богатому, великолепному сопрано довольно темного тона с широким диапазоном, благодаря чему она идеально подходит практически на все партии ведущих дам Верди. Я видела ее вживую в Отелло в прошлом году, и она была великолепна в роли Дездемоны. Мне также нравится, что она не из тех супер-королев красоты второго размера, и хотя она действительно красива, у нее реалистичная фигура, и это никого не беспокоит, потому что, давайте посмотрим правде в глаза, когда ты превосходен в том, что делаешь, у тебя есть работа. В любом случае, вы понимаете: я довольно одержим ей и не боюсь признаться в этом.
Затем на так называемом оперном квартале появился новенький — тенор Липарит Аветисян. Его дебют в Лос-Анджелесской опере фактически стал паломничеством армянского населения Лос-Анджелеса в павильон Дороти Чендлер, и не зря — он настоящая восходящая звезда с коротким, но впечатляющим резюме и обещанием будущих больших достижений. Поэтому, естественно, он вызвал мое любопытство.
И последнее, но не менее важное: мой любимый мужчина на музыкальной сцене Лос-Анджелеса, дирижер Джеймс Конлон. С тех пор, как он объявил о своем уходе с должности музыкального руководителя, мне хотелось попасть на как можно больше его выступлений.
Так что да, я была расстроена тем, что опоздала после долгого дня преподавания, застряла в пробке, что увеличило мою дорогу на 30 минут, и из-за невозможной ситуации с парковкой. При этом я пропустила лишь увертюру, а затем заняла свое законное место в 5-м ряду партера, готовая либо судить, либо восхищаться, в зависимости от того, что наступит последним. Итак, мое первое впечатление от постановки было не музыкальным, а визуальным, и меня мгновенно опешили и смутили дамские костюмы: платья насыщенных, ярких цветов, отороченные обилием крупных цветов и обильными розетками. Декорации были скучными, но элегантными и позволяли разместить сцены в 3D вместо того, чтобы всех прижимать к краю сцены, что случается чаще всего. Но бирюзовое платье Виолетты с оранжевыми цветами выглядело бы некрасиво и неуместно даже в сцене на площади Пигаль XIX века. Завершали сцену хористки, одетые в ярко-красное, зеленое, фиолетовое и желтое. Но хватит о внешности, перейдем к сути.
С первого момента я поняла, что у моей любимицы были проблемы. Ее средний регистр, не говоря уже о верхних нотах, звучал настолько тяжело, что я сразу начала волноваться, что она не дотянет до конца. «Травиата» — одна из самых изнурительных опер для сопрано. Главная женская партия написана для трех разных голосов: лирическая колоратура в первом действии, драматическое сопрано во 2-м акте и полное лирическое в конце. Однако в те времена композиторы не думали о такой чепухе, и у таких певиц, как Мария Каллас, Анна Моффо и Джоан Сазерленд, хватило сил все это охватить. Однако современная вокальная техника ставит даже перед самыми талантливыми певцами ряд проблем. Культурные требования постоянной высокой громкости, обширное количество вибрато, заполняющего каждую ноту, форсированный подход к пению в целом и очень мало внимания к развитию среднего диапазона во время обучения начинают лишать певцов пространства для нюансов, заставляя их исполнительский опыт быть утомительным, вызывающим вокальную усталость и, как следствие, сокращение их карьеры, что мы видим сейчас направо и налево. Я не могу себе представить, как сегодня даже самые многообещающие молодые певцы смогли бы выступать в 60-70 лет, как Мариэлла Девиа, Магда Оливеро или Дороти Кирстен. И вот я была свидетелем видимой агонии Рэйчел Уиллис-Соренсон, пытающейся закончить первый акт.
Честно говоря, «Травиата» — не моя любимая опера, отчасти потому, что некоторые мелодии из нее, например, хор Либиамо, настолько заезжены, что я потеряла чувствительность к их красоте, а отчасти потому, что я нахожу оперу довольно доступной, и, наверное, я хочу больше интеллектуальных задач. Помимо моих личных ощущений, с этой постановкой связаны определенные ожидания из-за того, насколько сильно любят эту оперу. История несложная, поэтому персонажи должны быть интересными, чтобы заинтересовать. И вот, на этот раз публика не поверила. Люди продолжали смеяться в моменты, которые должны были быть трогательными или драматичными. И здесь я позволю себе небольшой сигвей.
Помню историю, которую нам рассказал учитель истории искусств, когда я еще учился в консерватории. Раньше роль Отелло традиционно исполнял белый актер, перекрасивший себя в черный цвет. В нашей истории актер накрасил лицо, но забыл руки, а когда он вышел на сцену, публика его освистала. Пытаясь скрыть свою ошибку, в следующей сцене актер вышел в белых перчатках, и публика снова его освистала. Мораль здесь в том, что публика не глупа и публика всегда права.
Я вспомнила об этом, слушая, как люди вокруг меня хихикали. Невинная реакция тех, кто, возможно, смотрел эту оперу впервые, вдруг обнажила абсурдность постановки: певцы на сцене не имели четкого представления о том, кем являются их персонажи, и это было забавно. Рэйчел Уиллис-Соренсен, прирожденная героиня с сильной личностью и мощным голосом, казалась слабой, надутой и фальшивой. Я не думаю, что она когда-либо задавала себе самый главный вопрос: кто я в этой истории? Вместо этого она сыграла кого-то, к кому сама не имела отношения. Кто может обвинить нас в том, что мы не заинтересованы?
У тенора Липарита Аветисяна хороший тембр, приятный для слуха, но проблемы у него были те же: широкое пассажио и верхние ноты, наполненные неконтролируемым вибрато, слишком натянутым и фальшивым. Самая большая проблема для него возникла в самой последней сцене оперы. К счастью для него, финал настолько драматичен и настолько сосредоточен на умирающей Виолетте, что ему было легко спрятаться за драмой. Однако его проблемой было не столько пение, сколько характер. По своему характеру работа г-на Аветисяна носит комический характер. Чуть ниже своей партнерши по сцене и несколько тяжеловесного телосложения, он быстро и забавно подпрыгивал по сцене с легкостью и даже элегантностью. За ним было интересно наблюдать в отрыве от персонажа, которого он играл, но принять его в этой роли было сложно. Я легко мог бы видеть его в ведущей роле в комической опере, как Тонио в «Дочери полка» Доницетти (если он исправит свой верхний регистр) или Эйзенштейна в «Летучей мыши» Штрауса, но роль Альфреда драматична, а его личность не соответствовала той роли, которую он играл. Тем не менее, я не могла не думать, что даже это противоречие можно было бы разрешить, если бы режиссер Шона Люси была достаточно чувствительна, чтобы взять талант и работать с ним, а не быть озабоченной своими собственными идеями, которые были, кстати, не такими интересными. Она могла бы интерпретировать роль Альфредо как молодого, немного неуклюжего, забавного молодого парня, страстно влюбленного в более старшую, опытную женщину, и у оперы был бы шанс сработать, но ей это, похоже, не пришло в голову. Ее постановка застряла между традиционной и современной, но ни то ни другое не получилось. В этой неразберихе актеры были предоставлены сами себе, но г-жа Уиллис-Соренсен и г-н Аветисян так и не нашли свой путь и в итоге запутались, неловко переигрывали и испортив зрелище для всех нас.
Южнокорейский баритон Ких Юн в роли Жермона, сурового отца Альфредо, захватил оперный театр своим великолепным и полным голосом с того момента, как он появился на сцене. Его мощное, но хорошо детализированное пение было глотком свежего воздуха, но на этом все и закончилось. Как и другие персонажи, он понятия не имел, как относиться к этой истории, и в большинстве сцен вел себя грубо и статично. Однако было несколько прекрасных и трогательных моментов, таких как его сцена и дуэт с Виолеттой во втором акте, где внезапно зрители перестали смеяться, двигаться, доставать телефоны и начали обращать внимание на историю. К сожалению, этот момент продлился недолго: Альфредо вернулся на сцену и снова рассмешил публику, радостно танцуя вокруг Виолетты, полностью игнорируя ее слезы и глупо тыкая ей в лицо пластиковый букет.
Вторую сцену, действие которой происходит на великосветской парижской вечеринке, перенесли в место, похожее на казино или бордель. Сцена свелась к музыкально убедительному исполнению хора, безвкусной балетной сцене с трансвеститами и физической драки между Альфредо, Бароном и Жермоном, которая вызвала еще один взрыв смеха в зале. В антракте перед последним антрактом я столкнулась с большой дилеммой: пойти домой или остаться и купить вина в буфете. Я остановилась на вине и осталась посмотреть, чем закончится это кораблекрушение, и я рада, что сделала это. Хотя игра актеров не улучшилась, а химия между главными героями так и не проявилась, финальная ария «Адио, Дель Пассато» была прекрасно исполнена г-жой Соренсен. Последний акт гораздо лучше подходил ее голосу, и у нее наконец появился шанс блеснуть в своей удобной тесситуре. Однако звездой спектакля оказался единственный и неповторимый Джеймс Конлон, который провел оркестр через партитуру Верди с мастерством и чуткостью, достойными одной из самых любимых опер одного из самых обожаемых оперных композиторов.
Раскрытие информации: фотография только для иллюстрации. Я не владею правами.
Текст
Я БЫ НИКОГДА НЕ ОСТАЛАСЬ: опера Моцарта «Свадьба Фигаро» в Опере Гарнье | 29 декабря 2023 г.
Много лет назад, в самом начале своей (очень короткой) оперной карьеры, я исполнила партию Графини в «Свадьбе Фигаро» Моцарта. Я полюбила эту роль всем сердцем. Она настолько хорошо подходила моему голосу и характеру, что я не могла и желать большего. Но одно меня всегда раздражало: в конце, после того, как графиня узнает об изменах мужа, она прощает его, и они живут долго и счастливо, как ни в чем не бывало, а последний хор со всеми этими милыми словами любви был как гвозди из дивана. Зачем благородной, красивой, богатой женщине возвращаться к подлецу, который трахал почти каждую женщину на его пути и собирался сделать это снова со ее горничной? Я бы никогда не осталась с таким человеком, и мне не нравилось, что в конце мне пришлось вести себя как любящей жене.
Итак, когда я купила билет на финальный показ аншлаговой «Свадьбы Фигаро» в Гарнье, я ничего не знала о постановке. Ни актерский состав, ни режиссера, ни дирижера – ничего. Моим единственным критерием было то, что это должно было быть ПОСЛЕ моего собственного концерта, чтобы у меня хватило сил либо насладиться им, либо возненавидеть его. К сожалению, дата оказалась вечером накануне моего концерта, но поскольку это был последний спектакль, я неохотно заплатила за место в 9-м ряду партера - буквально последний оставшийся билет.
Меня не впечатляют аншлаговые спектакли. Распродаются они по разным причинам: известный певец, время года, цена билета и бла-бла. Так что под новый год в Париже можно ожидать аншлага независимо от того, кто и что поет. Что касается неудачного дня, я решила, что если спектакль будет хорошим, я использую его как вдохновение для своего собственного выступления. Если постановка плохая, я буду знать, чего не следует делать, и снова буду использовать это для вдохновения. Другими словами, я решила, что не могу проиграть.
Меня заинтриговали первые несколько тактов увертюры. Дирижер Луи Лангри, казалось, твердо держал оркестр и начал представление с правильной ноты. Темп был хороший; звук был хорошо сбалансирован. Однако геометрическая цифровая декорация, проецируемая на задний план, была монументальной и отвлекающей. Она состояла из огромных цифр и букв, и я не могла понять, что с этим делать, и закатила глаза при мысли о еще одной современной постановки. Тем не менее, прежде чем я успела ее возненавидеть, все начало меняться.
Это был театр в театре. Знаменитая пьеса Бомарше была внедрена в закулисную жизнь театра, где Сюзанна была костюмером примадонны графини Альмавивы. Граф был директором труппы, Фигаро - своего рода администратором (наверное), Барбарина - участницей кордебалета и т. д. История, развернувшаяся перед нами, была историей сексуальных домогательств, которым подвергаются все женщины в театре, за очень небольшим исключением. Сам по себе сценарий «Я тоже», включенный в оперу, которую я хорошо знала, мог бы мне не подойти, но каким-то образом режиссеру Нетии Джонс (которая также была создателем декораций и художником по костюмам) удалось делайте это очень элегантно — по большей части. На мой вкус, было многовато мужчин, постоянно снимающих штаны (не волнуйтесь, они остались в нижнем белье, хаха), но намерение режиссера сделать похотливых парней всех мастей совершенно непривлекательными читалась хорошо. Резкий контраст между аккуратной геометрической декорацией, которая во второй половине превратилась в тщательно организованную мастерскую по костюмам, и беспорядочной закулисной жизнью, где все женщины платили режиссеру натурой, был совершенно очевиден.
Можно соглашаться или не соглашаться с этой концепцией, но, как мы знаем, оперную постановку решают или разрушают пение и игра. Неудачный актерский состав может свести на нет изобретательность любого режиссера, так же как отличный ансамбль может спасти плохую постановку. К счастью для нас, ни того, ни другого не произошло.
Джеральд Финли в роли графа Альмавивы очень хорошо подошел к образу, созданному режиссером. Поначалу я думала, что у него плохая проекция, и его можно было четко услышать только во время выступления, но каким-то образом он либо добился этого позже в спектакле, либо меня это больше не волновало. Я была очарована его прекрасным голосом, легкими верхними нотами и великолепной актерской игрой. Он очень хорошо изобразил характер обаятельного, могущественного и титулованного человека, который настолько поглощен собой, что уже не видит черты, которую постоянно переступает.
Еще одной интересной деталью этой постановки была проекция внутренних мыслей и скрытых отношений персонажей на гигантский экран позади них. Так, например, когда Граф очаровательно общался с очередной жертвой, мы могли видеть на экране каковы на самом деле были отношения между ними. Одним из самых забавных моментов стал дуэт Сюзанны и Марселины, где они вежливо беседовали, а проекция показывала воображаемую драку между ними.
Этот момент виртуального фарса не испортил спектакль, а как-то обогатил его весьма уместным комедийным элементом.
В целом, подбор певцов был одним и самых органичных, которые я когда-либо видел. Миа Перссон в роли графини не очень впечатлила меня вокалом из-за широкого вибрато в ее голосе и периодически низкой интонацией верхних нот; однако ее игра была трогательной и живой. Жанин де Бик, которую я знала как певицу в стиле барокко, с благословения режиссера вывела роль Сюзанны на совершенно новый уровень, сделав ее центральным персонажем оперы. Я была действительно удивлена, насколько «меццо» она звучала с таким богатым и хорошо прорисованным средним регистром, что я могла слышать каждую ноту ее арии и дуэта, не говоря уже о всех речитативах. Лука Писарони в роли Фигаро меня немного напрягал своими гортанными верхами, поэтому мое впечатление от его знаменитой арии несколько подпортилось. Однако, как актер, он идеально подходил на эту роль. Приятный на вид, он был веселым, забавным и обаятельным.
Единственной певицей, неверно выбранной на роль, оказалась Рэйчел Френкель в роли Керубино. Она неплохо играла избалованного ребенка, но вокально была слабее остальных. Я была уверен, что она сопрано, пока не нашла ее биографию. Единственные ноты, которые я отчетливо слышал, — это верхние ноты, в то время как обе арии написаны посередине, а именно этого регистра ей трагически не хватало.
Многое можно сказать о каждом отдельном певце; однако самым впечатляющим было то, как они все работали вместе. Сцена была часто поделена на секции, и в каждой из них что-то происходило. Пока исполнители главных ролей пели в одной секции, другие персонажи, иногда молча, действовали в других. Что примечательно, так это то, что в каждом углу сцены, в любой момент происходило какое-то действие, и последовательное общение между всеми проходило через всю постановку объединяющей нитью. Все на сцене были заняты на 100%, каждую минуту, и никто не стоял и не ждал своей очереди петь.
Я употребил слово «замечательно» и сразу подумал, что не должно это быть так замечательно: только так и должно быть. В противном случае спектакль становится фальшивкой, и никто из зрителей не может поверить, что происходящее на сцене достойно их внимания. Никто не смотрит на персонажей как на живых, дышащих существ; поэтому никто не может с ними общаться и не интересуется тем, что они говорят. Единственный способ сделать комедию или любое шоу интересным — это серьезно отнестись к выдуманным отношениям, и именно так и произошло.
И тогда я понял, почему этот спектакль был распродан на протяжении всего его показа – он был хорош, и у меня было такое чувство, будто я видел эту оперу впервые. Бесконечные диалоги в сопровождении клавесина были интересны, а не просто служили резинками, соединяющими всеми любимые арии. Ансамбли, расставленные широко по сцене, были спеты точно и чисто, и я чувствовала дыхание дирижера вместе с певцами. Однако кульминацией спектакля стала ария Сюзанны Deh Vieni, Non Tardar, где у меня перехватило дыхание от голоса Жанин де Бик с ее ясным и красивым тоном и эмоциональным, но хорошо рассчитанным ритардандо в конце.
И последнее, но не менее важное: она не осталась. Графиня Альмавива в последней сцене вернула кольцо изменявшему мужу и ушла. Что касается меня, то я смогла использовать это шоу как настоящее вдохновение для моего собственного концерта на следующий день, который по иронии судьбы включал одно произведение Моцарта. Честно говоря, я даже не помню, когда я в последний раз вышла из оперы с таким чувством восторга и надежды.
БЕЛЬКАНТО ПОКИНУЛО ЗДАНИЕ: Дж. Доницетти "Дочь полка" в Венской государственной опере | 25 декабря 2023 г.
Да, я пошла туда за хорошим десертом. «Дочь полка» Доницетти, очаровательная комическая опера с блестящей музыкой и самым нелепым сюжетом, который только можно себе представить, похожа на изысканный французский десерт: он сладкий, тает во рту, он идеален для любого времени суток и любого случая, и ты не можешь насытиться этим. А что может быть лучше в Рождество, чем пойти в Венскую оперу на спектакль с Прити Йенде и Хуан Диего Флорес в главных ролях? Сидя в первом ряду «королевской ложи», я обозревала всю сцену и оркестр в чистом, беспрепятственном пространстве. А когда в оркестровую яму ворвался молодой и потрясающе красивый маэстро Мишель Спотти, мое волнение и любопытство дошло да краев.
Увертюра сверкала и переливалась под убийственно красивой дирижерской палочкой, зал взорвался восторженными аплодисментами, и занавес открылся.
Тот факт, что это старая постановка из коллаборации Ковент-Гарден/Метрополитен под руководством Лорана Пелли, никаким образом меня не обескуражил. Хотя режиссура Пелли казалась довольно примитивной и старомодной, в конечном итоге имеет значение только то, как актеры живут в предложенной географии и насколько своим артистизмом они наполняют предложенный контур персонажа. Поэтому сегодня вечером было много чего ожидать.
Что меня обеспокоило с самого первого момента, так это переигрывание до гротеска со стороны певцов. Ничто в первых сценах не казалось смешным или даже милым: на самом деле было скучно, потому что все персонажи двигались, как марионетки, или прыгали, как клоуны в уличном цирке, кричали друг другу в лицо, толкали и тянули друг друга. Я сочла это просто недостойным такого респектабельного театра, как Венская государственная опера. Между тем, у красавца г-на Спотти были свои проблемы: духовая секция имела некоторые очевидные интонационные проблемы, струнные секции соревновались в своих лидерских качествах, а оркестр и певцы часто были не вместе.
А затем вошла очаровательнейшая Прити Йенде в роли Марии. Красивая, молодая и несомненно, талантливая, ей, казалось, было трудно держать себя в руках с первой ноты. Дрожащая интонация и хриплый звук отвлекали. Мне потребовалось некоторое время, чтобы понять, что меня раздражало больше, но вдруг я понял: ни то, ни другое. Что бросилось мне в глаза, так это отсутствие легато. Как исполнитель репертуара преимущественно бельканто, я не понимаю, как певец калибра мисс Йенде может быть настолько неподготовлен к этой задаче. Да, у нее очень широкий диапазон, увенчанный Ми третьей октавы и, возможно, даже больше, но свистковый тон без опоры в этом регистре больше подходил бы для поп-музыки, чем для Доницетти, Беллини или оперного пения вообще. Особенно учитывая, что эта роль невероятно сложна физически, особенно в постановке, которую предложил г-н Пелли. Когда я увидела Йенде в этой роли в постановке Метрополитена, я приписал всю ее вокальную вибрацию чрезмерно динамичной хореографии Лауры Скоцци. Но теперь я заметил, что в сценах, где не было никаких дополнительных движений или вообще не было движения, проблемы с вокалом Йенде сохранялись.
Признаюсь: я вздохнула с облегчением, когда на сцене появилась Хуан Диего Флорес. Небольшого роста, с легким, почти тонким голосом, он двигался с энергией и ловкостью подростка и проецировал с видимой легкостью. Несмотря на то, что перед спектаклем было объявлено, что он у него инфекция горла и он был близок к тому, чтобы призвать второй состав, ничто в его звуке не указывало на это. Ария Ах Мес Эмис прошла без сбоев, по крайней мере с его стороны, но кто-то попытался самым комичным образом сорвать его успех. В коротком вступлении ко второй части арии я вдруг услышала длинный низкий звук, которого, как я знала, не было в партитуре и он не вписывался в гармонию. Это напомнило мне звук водопроводной трубы, которая вот-вот лопнет. Обеспокоенная этим, я оторвала взгляд от сцены и вдруг заметил, что дирижер жестикулирует правой рукой, как будто пытаясь избавиться от мухи. Я просмотрена в направлении его руки и увидела, как бас-тромбонист откладывает свой инструмент, хватает ноты и судорожно перелистывает одну и ту же страницу взад-вперед, взад-вперед, взад-вперед, а затем делает жест, как будто говоря: «О, черт, неважно. В любом случае уже слишком поздно».
Пока я старался не смеяться, Флорес одну за другой ставил свои дошники. Ладно, если честно, первые две звучали несколько натянуто, но по мере продолжения они становились все более уверенными и взрывными, а последняя фермата была просто великолепна. Его ария во втором действии представляла собой классический образец бельканто и включала виртуозно использованный фальцет. И это было даже не самое лучшее.
Флорес очень быстро стал звездой бала благодаря своей легкой игре и умению строить отношения к другим персонажам на сцене с подлинной теплотой и находить способы вызвать искренний смех у публики. Все это резко контрастировало с Йенде, которая так и не нашла себя в этой роли. В отличие от нее самой, ее персонаж не был привлекательным или трогательным, и если аргумент здесь звучит так: «Но это всего лишь глупая комедия», посмотрите Одри Хепберн в «Как украсть миллион».
Были некоторые режиссерские промахи, например, когда Йенде гладила белье современным утюгом, который не был подключен к сети, или ей стояла в сапогах на куче чистого белья, которое она собиралась гладить. Потом бочка с картошкой упала, ее толкнул неряшливый хорист, а картошка так и не высыпалась. Веревка с бельем, протянувшаяся через сцену, рухнула и оставалась на земле до тех пор, пока сцена не сменилась, и, похоже, никто не обратил внимания. Контрабасист в оркестре так разволновался, что начал раскачиваться из стороны в сторону и чуть не выронил инструмент. Но обо всех этих подробностях, вероятно, не стоит упоминать. Ой, теперь уже поздно.
Что касается других персонажей, то, я думаю, наиболее успешной была роль Адриана Эрода в роли сержанта Сюльписа, у которого был хорошо опертый и довольно хорошо проецируемый голос и подходящая внешность, и который появился в неподходящее время только один раз. Стефани Хаутзель в роли маркизы де Беркенфилд была душераздирающе скучной. Но, к чести всех, они закончили вместе.
ФАТАЛЬНОЕ ВЛЕЧЕНИЕ К СТОЛАМ В РАПИДЕ: «Русалка» Дворжака в Пражской национальной опере | 18 декабря 2023 г.
Любопытство убило кошку, и кошка это заслужила: сильно отставшая от смены часовых поясов, на следующий день после прибытия в Прагу я побежала в роскошный Пражский оперный театр, построенный в 19 веке, с его традиционной, но потрясающей архитектурой, чтобы увидеть постановку «Русалки» Дворжака. Последний билет я взяла в ложе №8 — "королевской" ложе в центре. Расфуфыренная в лучших европейских традициях, я чувствовал себя королевской особой в великолепном театре, с волнением и любопытством впитывая столь желанное тепло и комфорт.
Выросшая в окружении оригинального искусства, древней архитектуры и классических традиций, я была в раю. Красный бархат сидений и золотые украшения, расписанные вручную потолки, резные деревянные двери, мраморная лестница, покрытая красным ковром, и хрустальные люстры - все говорило со мной на языке, который я помню с детства. И когда из оркестровой ямы послышались первые ноты увертюры, такой красивой и такой знакомой, я подумала, что выйти в холодную ночь из теплого отеля - оно того стоило. Полностью чешский актерский состав выглядел интересно, и было очень любопытно услышать певцов, о которых я никогда раньше не слышала. Это было идеальное место для великих открытий, поэтому у меня возникло ощущение, будто я на охоте за культурными сокровищами. Я была прав: постановка была полна сюрпризов, первым из которых стал режиссер Иржи Герман, который по какой-то причине решил, что опера выиграет от постановки в замедленном темпе без каких-либо дальнейших объяснений или видимой цели. Он задавал каждому персонажу темп движения по сцене. Единственными, кто избежал этой участи, были танцоры второго акта, которым также удалось надеть на бал великолепные красные костюмы и которым посчастливилось не застрять за столом. Но об это позже.
Для главной героини «Русалки» знаменитая «Песня Луне» звучит вскоре после открытия оперы, и певице достается всего несколько коротких строк, прежде чем она исполнит, возможно, одну из самых известных арий во всем репертуаре сопрано. Опера еще не началась, но ожидания уже высоки. Не самое расслабляющая ситуация, если ты исполняешь роль Русалки. Однако молодая и потрясающе красивая Альзберта Полацкова выглядела многообещающе. Пока она не начала арию. Быстро стало очевидно, что ей напрочь не хватает среднего и нижнего диапазона, а верхний звучит натянуто и пронзительно.
Роль Русалки на самом деле довольно непростая. Написанная для лирического сопрано, она расположена преимущественно в центре диапазона певца, за исключением трех-четырех высоких нот, поэтому сопрано, исполняющее эту партию, не может себе позволить иметь шаткую середину. Кроме того, партия сложна в художественном отношении. Если певец не будет превосходным актером, то для зрителей не будет очевиден конфликт между страстью и отстраненностью, любовью и страхом, экстазом победы и неуверенностью в быстротечном счастье; следовательно, смысл будет потерян. В случае с госпожой Полацковой единственным ее преимуществом были пронзительные высокие ноты. В остальном же она была неспособна ни к чему, что можно было бы назвать актерской игрой, и не смогла бы прорваться сквозь оркестр, чтобы спасти свою жизнь. С этой задачей довольно легко справился тенор Павол Брслик (Князь). По иронии судьбы, я обнаружила, что роль Русалки легко могла бы исполнить первая лесная нимфа Ирина Рурак. Ее богатое, но яркое сопрано с непринужденной игривостью резонировало в переполненном зале. Будем надеяться, что молодой актрисе когда-нибудь представится шанс исполнить главную роль.
Какой бы привлекательной ни была роль Русалки, моим любимым персонажем в этой опере всегда была Джезибаба. Эта роль, блестяще сыгранная Джейми Бартоном в ужасной постановке Метрополитена, была бы моей мечтой, если бы я была меццо. Однако в пражской постановке его отдали Катерине Ятовцовой, которая законно указана в Википедии как меццо (у меня были сомнения, поэтому я проверила), но далека от уровня, необходимого для роли. Режиссер превратил эту героиню в нечто вроде роковой женщины. Это было бы совершенно законно, если бы актриса, исполняющая роль, справлялась с планом режиссера. Однако, выглядя скорее как эмо-подросток, чем как могущественная ведьма, она не была ни страшной, ни сексуальной, снова почти полностью лишенной среднего и низкого диапазона.
А потом... были столы. Так. Много. Столов. В каждом акте, в каждой сцене были столы. Певцы стояли рядом с ними, опирались на них, взбирались на них, ползали по ним, сидели на них и даже неловко имитировали секс на них, отбрасывая ногами бутафорские тарелки, которые падали, грохоча по полу. Все в рапиде, за исключением того, что вещи довольно энергично падают под действием силы тяжести. В каком-то смысле меня порадовало наличие столов, позволяющих певцам хоть чем-то заняться. Без них они были бы полностью беспомощны.
Франтишек Заградничек в роли Водника, отца Русалки, был солиден в вокале, особенно по сравнению с ведущими дамами, и, как и все остальные, медлителен и скучен, не проявляя никаких эмоций по отношению к дочери.
Этот странный вечер завершился инцидентом, произошедшим по моей вине, когда я не организовала поездку обратно в отель. Судя по всему, в Праге нет такого понятия, как такси, сидящее у театра в конце спектакля. Я этого не знала и в итоге обратилась за помощью. Консьерж театра сказал мне, что некому вызвать для меня такси, но дал мне номер телефона. Я позвонила, чтобы договориться о машине, но водитель так и не появился. Перезвонила: диспетчер наорала на меня по-чехски и положила трубку. Я осталась мерзнуть на улице посреди ночи. К счастью, как раз в тот момент, когда я всерьез задумался о том, чтобы идти пешком, мимо проехало случайное такси, и водитель любезно остановился и доставил меня в отель. В этот момент ужинать было уже поздно, и все рестораны были закрыты. Вот и сейчас я пишу все это за ужином, состоящим из двух яблок и бутылки ужасного вина. И если вы думаете, что, если бы я не была такой голодной, я бы дала этому спектаклю лучший обзор, то у меня есть веские доказательства моей объективности: в конце спектакля зрители вежливо поаплодировали и начали уходить, как только это перестало быть оскорбительным. .
Теперь мне предстоит посмотреть еще два спектакля во время этой поездки: «Дочь полка» в Вене и «Свадьба Фигаро» в Париже. Я надеюсь на лучшую удачу. А пока я укладываю свой голод в постель. Спокойной ночи.
УБИЙСТВО НА СКЛАДЕ: Тоска в опере Лос-Анджелеса.
Сегодня вечером мне посчастливилось приземлиться на любимом месте Дороти Чандлер: ложа, дверь 22, ряд G, место 21, любезно предоставленном моеи очаровательным и заботливым кузеном. Беспрепятственный обзор сцены, где прямо перед моими глазами разворачивается драма Тоски – что может быть лучше?
Эта постановка настойчиво рекламировалась как возвращения домой Анжелы Блю и получила высокую оценку многих критиков. Вдобавок ко всему, Анжел — бывшая ученица моего дорогого друга, поэтому, естественно, мне было любопытно узнать, из-за чего весь этот шум. Я не могла представить Анжел Блю в роли Тоски, зная, что она исполняет Мюзетту и Виолетту, но эй, что я знаю?
Прежде чем продолжить, хочу сказать следующее: я ни в коем случае не являюсь музыкальным критиком и не стремлюсь им быть. У меня есть только любовь к опере и некоторые знания о ней, вот и все. Итак, имейте в виду, что вам не обязательно соглашаться.
В любом случае, начнем с самого начала.
Начало было весьма интригующим: после увертюры в полной тишине актер вышел на центр сцены, взмахнул рукой в воздухе, и занавес опустился, открывая декорацию первой сцены. Я не уверена, что это означало, но гигантский кусок легкой прозрачной ткани, падающий на землю красивыми мягкими волнами, выглядел потрясающе. К сожалению, на этом мое увлечение практически закончилось: когда материал утащили со сцены, его конец, вероятно, привязанный к металлическому медальону для веса, начал стучать по полу. Казалось, это не подобает такой труппе, как Лос-Анджелес Опера, но я решила не разочаровываться в мелочах с самого начала и глубоко вздохнула. В конце концов, это была высоко оцененная постановка.
Но позвольте мне сделать небольшой переход к следующей части. Знаете ли вы слово «вампука»? Нет, конечно нет. Это русское слово, произошедшее из старинного водевиля и описывающее банальность и нелепость оперных постановок с их традиционной утрированной игрой.
В любом случае, слово «вампука» пришло на ум, как только начался первый акт. Меня озадачивает, почему режиссер Джон Кэрд был вынужден следовать тому же старому шаблону планирования географии постановки, совершенно не удосуживаясь работать с актерами, по крайней мере, настолько, чтобы выражение их эмоций на сцене выглядело хотя бы отдаленно правдоподобно. Однако, помимо того, что им было назначено место, актерам пришлось справляться со своими ролями в меру своих природных способностей.
К сожалению, мне не удалось услышать Майкла Фабиано в партии Каварадосси: это был не его вечер; вместо этого у нас был тенор-ветеран Грегори Кунде. Учитывая, что Каварадосси поет свою первую арию «Рикондита, Армония» уже в самом начале первого акта, ему пришлось разогреться всего лишь парой строк. И все же я думала, что певец с таким обширным знанием репертуара и многолетним опытом должен быть к этому готов, но нет, все прошло не очень хорошо. Кунде пел напряженно и к концу заметно запыхался. Он закончил арию, и его грудь быстро и высоко поднялась, когда он пытался отдышаться. Правда, к концу первого акта он немного разогрелся, но все равно "E Lucevan L'istelle" была исполнена на чистом энтузиазме.
Анжел Блю вышла на сцену под бурные аплодисменты. Она справилась с ролью как настоящий солдат, со страстью и решимостью, наслаждаясь удобным верхом и изо всех сил выбивая середину и низ. Стоило ли оно того? Для меня нет. Выходя из репертуара лирического сопрано, кажется, что эта роль не подходит ей ни по вокалу, ни по темпераменту, и быть солдатом - это не то, что нужно для этой роли. Ее верхние ноты, несомненно сильные, звучали слишком открыто и натянуто, а ее игра была слишком разбросанной и лишенной содержания. Женщина, подобная изображенной мисс Блю, никогда бы не убила Скарпиа, но, возможно, ударила бы его веером по лицу, не говоря о том, что полное отсутствие притяжения между ней и мистером Кунде (Каварадосси) тоже не помогло. Они выглядели как друзья или, может быть, дальние родственники, которые нравились друг другу, но страстные любовники? Ни в коем случае. По иронии судьбы, у Тоски было больше притяжения со Скарпиа, и их сцены было интереснее смотреть, во многом к его чести. Если говорить о Скарпиа, то эту роль очень удачно исполнил Райан МакКинни, которого я совсем не знала и который вынес на своих плечах первые два акта, удерживая публику в напряжении. Певец с прекрасным голосом, хорошей техникой и впечатляющим телосложением, идеально подходящим для этой роли, г-н МакКинни был весьма убедителен. Его интерпретация роли ни в коем случае не была новаторской. Тем не менее, его прекрасный баритон легко звучал над оркестром, само его присутствие на сцене требовало внимания, а его смерть в конце второго акта заставила остальную часть шоу быстро сдуться. «Тоска убила не того парня», - подумал я про себя во втором антракте.
Да, в этой постановке были все банальные атрибуты: любовные дуэты на аванс-сцене, когда певцы осторожно поворачивались к публике; заключенные, падающие от ран, а затем встающие и быстро уходящие со сцены, и остальные персонажи банально жестикулирующие. Весь третий акт с потолка свисал бутафорские трупы, которое оставалось там до самых поклонов, к полному удовольствию публики.
Однако сегодня вечером я сделала одно приятное открытие — это молодой дирижер Луи Лорасеб. Музыкант в самом начале своей карьеры, с довольно коротким резюме. Однако чувствительность и музыкальность, которую он продемонстрировал, были поистине впечатляющими. Молодой и страстный, он, кажется, обладает одним очень важным качеством: дисциплиной выражения. Ему удалось достичь хорошего баланса между звучанием огромного оркестра, каждого отдельного певца и хора, не ставя под угрозу целостность партитуры. Он напомнил мне умелого извозчика, который держал поводья достаточно крепко, чтобы полностью контролировать лошадь, но достаточно свободно, чтобы заставить ее думать, что она бежит свободно. То, как он следовал широкому рубато Грегори Кунде в E Lucevan L'istelle с идеальной синхронностью, было впечатляющим. Оркестр под его управлением поддерживал певцов с исключительной последовательностью и гибкостью, сохраняя форму на протяжении всего выступления. Такой дирижер, как Лорасеб, - это действительно мечта певца, и этому актерскому составу повезло, что он у него появился.
А потом она умерла. Тоска перерезала себе горло и выпала из окна. Падение было шедевром: элегантным и точным.
Конец.
ЗАГАДОЧНАЯ ИСТОРИЯ НЕМОЙ ОПЕРЫ: впечатления от Волшебной Флейты, режиссёр Барри Коски
Сразу предупреждаю: я не музыкальный критик и не претендую на то, чтобы им быть. Этот блог вдохновлен моим посещением оперного театра в Лос-Анджелесе в прошлый четверг, где я увидел постановку Барри Коски «Волшебная флейта». Эффектное творение австралийского режиссера получило высокую оценку с момента его премьеры в Берлине в 2012 году, но я узнал о нем лишь недавно. Излишне говорить, что я была рад наконец увидеть это вживую и составить собственное мнение.
Сначала о производстве. Да, это было зрелищно. Созданные в стиле немого кино, декорации состояли из гигантского экрана, который покрывал всю сцену от пола до потолка, и на него проецировались компьютерно-анимированные изображения. Певцы выходили через отверстия в экране на высоте около 50 футов над сценой и очень редко спускались на пол во время выступления. Интересно, единственным ли критерием выбора актерского состава было их сильное равновесие? Но мы оставим это на потом. Компьютерная графика здесь ярких цветов и невероятно креативна. В сцене, где Памина и Папагено убегают от злого Моностатоса, создается впечатление, что они бегут по крышам, что спасает сцену от ощущения статичности, когда они оба поют: «Мы бежим, мы бежим», но в на самом деле они просто стоят на сцене. Подобных сцен на протяжении всего спектакля было несколько, где обычный оперный конвенционализм был спасен современными технологиями от превращения в полную скуку. Должна признать, что аминирование было проведено невероятно хорошо.
Тем не менее, им также злоупотребляли. Два важнейших компонента любой оперы — пение и игра. В этой постановке актерская игра была уничтожена полностью. Певцам даже не приходилось передвигаться по сцене, не говоря уже о взаимодействии друг с другом, за очень небольшим исключением. Ходьба и действия были сделаны для них посредством анимации. Диалоги по большей части были вырваны из партитуры, а текст проецировался на экран, как в настоящем немом кино, кратко резюмировался и переводился на английский язык под аккомпанемент хонки-тонкового фортепиано, играющего фрагменты из разных сочинений Моцарта, в основном из его Фантазии для фортепиано ре минор. Не только очень важные части оперы были жестоко вырезаны, но и тональность ре минор не соответствовала тональности ни одной арии в опере, и порой певцам давали буквально пару тактов оркестрового вступления, чтобы попасть в нужную тональность. В музыкальном плане оперу сократили до «лучших хитов». Визуально к концу первого акта у меня глаза уже вылезали из орбит от всех цветов и образов на сцене, пока мозг изо всех сил пытался их обработать, а к концу оперы я чувствовала себя полным зомби. Я почти не могла припомнить музыку.
На самом деле временами музыку было плохо слышно, поскольку в стремлении продемонстрировать свои безумные навыки аниматоры и режиссер создали множество уморительных историй об этих анимированных существах, а зрители продолжали смеяться прямо посреди сцен, арий и дуэтов. Не поймите меня неправильно, я за то, чтобы оперы были развлекательными, и, как и вы, мне надоели удушающие, пыльные, старомодные классические постановки. Начнем с того, что история «Волшебной флейты» настолько нелепа, что она просто умоляет о том, чтобы ее было забавный и легко смотреть. Но есть время и место для шуток, и это все-таки опера, и когда мне ее не дают слушать, потому что все туристы, пришедшие посмотреть на зажжение елки в городе и забежавшие в оперный театр перед отъездом, хохочут во всю глотку, не это быстро надоедает.
Временами на экране происходили действительно странные вещи. Например, волшебные колокольчики, тоже анимированные, похожие на маленькие красные цветочки на ножках – что-то вроде брака Диснея и Эшера- долго бегали по заднему плану; Царица ночи превратилась в гигантского (цифрового) паука, метающего ножи; флейта была представлена обнаженным существом белого цвета, летающим по экрану и попутно выпукивающим восьмые ноты. Пока Папагено мечтал о еде, которого его лишили, зрителям были представлены образы живых цыплят, идущих рядами по экрану, смотрящих прямо на нас, затем заходящих в духовку и выходящих из нее приготовленными на блюде. Процессия напоминала линию убийств в каком-то курином Освенциме, и это образ осталось со мной до конца представления. По какой-то неизвестной причине у Папагено появился кот-компаньон, который, наверное, был самой милой и запоминающейся частью этого странного спектакля, но я так и не понял, что он там делал.
Что касается пения, то оно было просто постыдным. Спасибо Джени Хаузер, которая из-за болезни южнокорейское сопрано Со Янг Паркс заменила ее в роли Королевы ночи. Тем не менее, голос мисс Хаузер мог долететь до 10-го ряда партера, где я находилась, исключительно на высоких нотах в знаменитой арии "Der Hölle Rache kocht in meinem Herzen". Остальные две ее арии были полностью заглушены и без того отчаянно сдерживавшимся оркестром. Небрежные колоратуры, неустойчивая интонация повсюду и только две из четырех высоких «Ф», которые ей удалось спеть, были просто недостаточными для того, чтобы я присоединилась к громовому раунду аплодисментов, которым ее наградили.
Чешское сопрано Зузана Маркова, дебютировавшая в лос-анджелесской опере в партии Памины, имела лучшую постановку голоса среди всех певиц. Ее мощное сопрано, несомненно, дошло до самого последнего ряда этого довольно внушительного оперного театра. Тем не менее, я не уверена, что это было так уж хорошо. Голос г-жи Марковой имел одно из самых широких и неприятных вибрато, которые я когда-либо слышала. Фактически, ее вибрато было настолько широким, что было трудно определить какую ноту она пела. У этой молодой сопрано, которая поет такие ведущие партии, как Виолетта, Амина, Лючия и Церлина по всему миру, уже есть огромная проблема с вокалом.
Ильдебрандо Д'Арканджело в роли Зарастро просто не обладал необходимым для этой партии низким регистром. Я понятия не имею, почему его вообще выбрали на эту роль, и мне было не по себе, наблюдая за его борьбой с каждой фразой его знаменитой арии и остальных ансамблей.
У Трех Дам было трудное начало, поскольку Вторая Леди не смогла спеть первую ноту. Я не стала наказывать ее за это в своей голове, надеясь, что все станет лучше. Так и было, но не сильно. У всех троих были довольно широкие вибрато, и петь плотную трехчастную гармонию им было сложно. Леди номер один, сопрано, просто не могла собрать голос, что было особенно очевидно, когда она пела самостоятельно; Третья дама была самой стабильной из всех – слава богу, кто-то должен был вывозить эту команду!
Джошуа Уикер в роли Тамино спел свою партию старательно, как хороший студент консерватории, все довольно равномерно громко, с минимальными нюансами и полным отсутствием индивидуальности.
Бедные три духа, три очаровательных певца-подростка, были настолько тихими, что мне потребовалось все мое внимание, чтобы их услышать. Почему им не дали микрофоны для усиления проекции, ускользает от меня и не имеет смысла. Было такое ощущение, что они были обречены на провал, хотя из всех ансамблей их сочетание было лучшим.
Маленький свет в этом темном туннеле был Тео Хоффман в роли Папагено. Своим небольшим, но довольно ярким голосом он смог успешно исполнить свою арию (которая была перенесена из первого акта в конец второго без видимой причины), и хотя он оказался в ловушке немого кино, он улучил себе несколько минут, чтобы продемонстрировать свои актерские способности.
Что касается Фредерика Баллентине в роли Моностатоса, то я мало что могу вспомнить, кроме гигантской злой маски, с которой ему приходилось иметь дело на протяжении всего шоу. Правда, что это очень маленькая роль, но молодой студент, который исполнял ее в постановке колледжа Санта-Моники в прошлом году, был гораздо лучшим певцом и, безусловно, очень запоминающимся актером.
Честно говоря, я почувствовал себя немного оскорбленной. Режиссер просто решил, что мы, зрители, не сможем осилить всю оперу, поэтому он сделал несколько сокращений, избавившись от диалогов. Чтобы удержать нас на своих местах, нам также нужно было развлечь яркими цифровыми изображениями, чтобы нам было на что таращиться.
Я досмотрела до конца. Мое великолепное место было подарком щедрых друзей, и мне удалось потусоваться с ними в гостиной основателя во время антракта и выпить немного отличного виски. Это того стоило, и в итоге я прекрасно провела время.
Что касается самой оперы, то хорошо, что она закончилась.
И, кстати, флейта так и не появилась на сцене.